Я не стану говорить вам о любви к отечеству, о долге, о свободе и защите этой самой свободы — для солдата это звук пустой.

Я хочу, чтобы вы задумались над тем, как выжить. И лучший для этого способ — посмотреть сверху на надиров, когда они придут, и сказать себе: "Там, среди них, пятьдесят моих.

И я перебью их одного за другим, клянусь всеми богами".

Что до меня.., я старый вояка. Я беру на себя сотню.

И Друсс перевел дух, давая всем время осмыслить его слова.

— А теперь, — сказал он наконец, — можете вернуться к своим занятиям. Все, кроме «Карнака».

Повернувшись, Друсс увидел Хогуна. Солдаты начали подниматься, а Друсс с Хогуном направились к столовой первой стены.

— Прекрасная речь, — сказал Хогун. — Совсем как та, которую ты держал утром у третьей стены.

— Ты не слишком внимателен, паренек. Эту речь я повторяю уже в шестой раз со вчерашнего вечера. И в третий раз меня сбивают с ног. Я сух, точно брюхо ящерицы в пустыне.

— Сейчас выставлю тебе бутылку вагрийского. Лентрийского на этом конце Дроса не подают — слишком дорого.

— Сойдет. Я вижу, к тебе вернулось хорошее настроение.

— Да. Ты был прав относительно похорон князя. Только твою правоту трудновато переварить.

— Как так?

— Да уж так. У тебя есть дар разом пресекать все свои чувства. Это доступно далеко не всем, поэтому ты и кажешься таким, как назвал тебя Мендар, — бездушным.

— Мне не совсем нравится, как ты это выразил, но суть верна, — сказал Друсс, толкая дверь в столовую. — Я горевал по Дельнару, когда он умирал. Но он умер и ушел от нас. А я пока еще здесь, и до конца идти чертовски долго.

Они уселись за стол у окна и заказали выпивку. Служитель принес большую бутыль и два кубка, и они молча разлили вино, наблюдая за ученьями.

Друсс ушел в свои думы. В жизни он терял многих друзей, но дороже Зибена и Ровены не было никого — один был его побратимом, другая его женой. Мысль о них по-прежнему причиняла боль, как свежая рана. «Когда умру я, — подумал он, — все до одного будут плакать по Друссу-Легенде. Но кто поплачет обо мне?»

Глава 13

— Расскажи о том, что видел, — сказал Рек, входя в каюту Сербитара, где сидели четверо предводителей Тридцати. Менахем пробудил его от глубокого сна и наскоро сообщил о событиях в Дросе. Теперь Арбедарк начал подробный рассказ.

— Мастер Топора обучает солдат. Он снес все дома, начиная от третьей стены, и создал убойную полосу. Он завалил также все ворота до четвертой стены — правильное решение.

— Ты говорил о предателях, — сказал Рек.

— Терпение! — вскинул руку Сербитар. — Продолжай, Арбедарк.

— В городе есть трактирщик по имени Музар — он родом из надирского племени Волчьей Головы, но уже одиннадцать лет живет в Дросе. Он и один дренайский офицер задумали убить Друсса. Думаю, они не одиноки. Ульрику кто-то сообщил о засыпке проходов.

— Но как? — спросил Рек. — Ведь из города на север никто не ездит?

— Он держит голубей.

— Чем вы можете помочь? — спросил Рек Сербитара, который пожал плечами и взглянул на Винтара, ища поддержки. Настоятель развел руками.

— Мы пытались соединиться с Друссом, но он не воспринимает нас, да и расстояние все еще слишком велико. Не представляю, что еще можно сделать.

— Что слышно о моем отце? — спросила вошедшая Вирэ.

Мужчины смущенно переглянулись. Наконец Сербитар ответил:

— Мне искренне жаль, он умер.

Вирэ ничего не сказала, и на лице ее ничего не отразилось. Рек положил руку ей на плечо. Вирэ сбросила руку и встала.

— Я выйду на палубу, — тихо сказала она. — Увидимся позже, Рек.

— Мне пойти с тобой?

— Нет. Этим поделиться нельзя.

Когда она вышла, Винтар произнес, тихо и горестно:

— Он был замечательный по-своему человек. Я соединился с ним незадолго до конца: он был спокоен и погружен в прошлое.

— В прошлое? — повторил Рек. — Как это?

— Он жил среди счастливых воспоминаний. И умер легко.

Думаю, Исток примет его к себе — я буду молиться об этом.

Но как же быть с Друссом?

— Я пытался пробиться к гану Хогуну, — сказал Арбедарк, — но опасность слишком велика. Я чуть не сбился с пути. Очень далеко...

— Да, — сказал Сербитар. — Не знаешь ли, каким образом они собираются его убить?

— Нет. Я не смог войти в ум этого человека, но перед ним стояла бутылка лентрийского красного, и он запечатывал ее.

Там может быть яд или какой-то дурман.

— Но должны же вы помочь хоть чем-то! — воскликнул Рек. — С вашей-то силой.

— Всякая сила — кроме одной — имеет предел, — сказал Винтар. — Нам остается только молиться. Друсс много лет был воином — и выжил. Значит, он не только искусен, но и удачлив. Менахем, ты должен отправиться в Дрос и последить за ним. Быть может, они отложат покушение до тех пор, пока мы не приблизимся немного.

— Ты говорил о дренайском офицере, — сказал Рек Арбедарку. — Кто он? Что им движет?

— Не знаю. Когда я явился туда, он выходил из дома Музара. Он шел украдкой, и это возбудило мои подозрения.

Перед Музаром на столе лежала записка, где было сказано по-надирски: «Убей Побратима Смерти». Так называют Друсса в кочевых племенах.

— Тебе повезло, что ты увидел этого офицера, — сказал Рек. — В такой большой крепости не так-то легко обнаружить измену.

— Да, — согласился Арбедарк, но Рек заметил взгляд, которым тот обменялся с альбиносом, и спросил:

— Или тут дело не только в удаче?

— Возможно, — сказал Сербитар. — Поговорим об этом позже. Сейчас мы беспомощны. Менахем будет следить за положением дел и обо всем уведомлять нас. Если они отложат покушение хотя бы на два дня, мы, быть может, сумеем помочь.

Рек посмотрел на Менахема — тот сидел у стола выпрямившись, закрыв глаза, и дыхание его было едва заметно.

— Он уже ушел?

Сербитар кивнул.

Друсс делал вид, что слушает речи с большим вниманием.

Трижды за время пиршества он слышал, как благодарны ему горожане, купцы, члены совета и судейские. Слабые души, с такой легкостью готовые похоронить Дренайскую империю.

Теперь, когда битва будет выиграна, говорили они, Дрос-Дельнох привлечет к себе путешественников со всего континента.

И к саге, сложенной Сербаром о Друссе, прибавятся новые строфы. Слова звучали, вино лилось, и восхваления делались все более выспренними.

Около двухсот самых богатых и влиятельных жителей Дельноха собрались в ратуше вокруг массивного круглого стола, где обычно решались государственные дела. Пир устроил Бриклин, глава купеческой гильдии, самодовольный коротышка, который весь вечер докучал Друссу разговорами, а теперь разразился самой длинной из всех прозвучавших доселе речью.

Друсс прилежно удерживал на лице улыбку и кивал в тех местах, которые считал подобающими. В жизни ему не раз доводилось присутствовать на таких церемониях — только обычно они устраивались не до, а после сражения.

Как и ожидалось, Друсс открыл празднество кратким рассказом о себе, заключив его бодрящим обещанием удержать Дрос, если солдаты проявят такое же мужество, как те, что сидят за этим столом. И вызвал громкую овацию, чего также следовало ожидать.

Как всегда в подобных случаях, пил Друсс умеренно, едва пригубливая прекрасное лентрийское вино, поставленное перед ним дородным трактирщиком Музаром, церемониймейстером этого вечера.

Друсс внезапно понял, что Бриклин закончил свою речь, и принялся бурно рукоплескать. Седовласый коротышка занял свое место слева от него, сияя и раскланиваясь.

— Прекрасная речь, — сказал ему Друсс. — Прекрасная.

— Благодарю вас. Ваша была еще лучше. — Бриклин налил себе вагрийского белого из каменного кувшина.

— Не правда. Вы — прирожденный оратор.

— Странно, что вы это говорите. Помню, когда я держал речь в Дренане на свадьбе графа Маритина.., вы его, конечно же, знаете? Так вот он сказал... — И пошло, и пошло. Друсс улыбался и кивал, а Бриклин вспоминал все новые и новые истории, подтверждающие его достоинства.