— Отказался? Как бы не так. Сейчас я скажу тебе, что ты будешь делать. Ты поторгуешься со мной еще немного, предложишь мне награду и помилование за мои преступления — а если я откажусь, ты убьешь меня и предложишь то же самое моим людям.

Друсс был потрясен, но не показал виду.

— Может, ты и по руке читать умеешь? — спросил он, попивая свое вино.

— Ты слишком честен, Друсс. И мне это нравится. Поэтому я скажу тебе прямо, что позади нас в кустах сидит Йорак со стрелой наготове.

— Значит, я проиграл. И твои лучники останутся при тебе.

— Э-э, любезный, не ожидал я, что Друсс-Легенда так легко сдастся. Выкладывай свое предложение.

— Нет у меня времени в игры с тобой играть. Был у меня друг, такой же, как ты, — Зибен-Бард. Он тоже умел молоть языком и мог убедить тебя в том, что море — это песок. Мне никогда не удавалось его переспорить. Он тоже говорил, что не имеет никаких устоев, — и лгал, как и ты.

— Но это он сотворил легенду и сделал тебя бессмертным, — мягко заметил Лучник.

— Да. — Друсс перенесся мыслью в давно прошедшие годы.

— Ты правда прошел весь свет в поисках своей женщины?

— Да, это как раз правда. Мы с ней поженились совсем юными. Потом работорговец по имени Хариб Ка налетел на нашу деревню и продал мою жену восточному купцу. Меня в это время не было дома — я работал в лесу. И я пошел за ними следом. Мне понадобилось семь лет, чтобы найти ее, — она жила с другим мужчиной.

— И что же с ним сталось?

— Он умер.

— А она вернулась с тобой в Скодию?

— Да. Она любила меня. По-настоящему.

— Любопытное дополнение к твоей саге.

— Как видно, с годами я размяк, — хмыкнул Друсс. — Обычно я не люблю распространяться о прошлом.

— А что стало с Зибеном?

— Он погиб при Скельне.

— Он был тебе дорог?

— Мы были как братья.

— Не могу понять, почему я напоминаю тебе его.

— Может быть, потому, что вы оба прячете какую-то тайну.

— Может быть. Но скажи же — что ты собирался мне предложить?

— Помилование всем и по пять золотых рагов на брата.

— Этого мало.

— Ничего лучшего я тебе предложить не могу.

— Скажем так: помилование, по пять золотых рагов на всех шестьсот двадцать человек и еще одно условие. Как только будет взята третья стена, мы уходим — с деньгами и с грамотами о помиловании, скрепленными княжеской печатью.

— Почему именно третья стена?

— Потому что это — начало конца.

— Да ты стратег, как я погляжу.

— Можешь не сомневаться. Кстати, как ты относишься к женщинам-воительницам?

— Я знавал таких. Почему ты спрашиваешь?

— Среди нас есть одна.

— Какая разница — умела бы стрелять из лука.

— Я тоже особой разницы не вижу. Просто подумал, что об этом следует упомянуть.

— Есть что-то, что я должен знать об этой женщине?

— Только то, что она убийца.

— Это просто замечательно — я приму ее с распростертыми объятиями.

— Не советую, — вкрадчиво сказал Лучник.

— Будьте в Дельнохе через две недели — и я вас всех встречу с распростертыми объятиями.

Рек открыл глаза и увидел солнце, только что взошедшее над дальними горами. Быстро стряхнув с себя остатки сна, он потянулся, вылез из-под одеяла и подошел к окну их спальни, помещенной в башне. Внизу во дворе уже были собраны лошади — статные, с подстриженными гривами и заплетенными хвостами. Все происходило в полнейшей тишине, только кованые копыта стучали по булыжнику — Тридцать не разговаривали между собой. Рек вздрогнул.

Вирэ застонала во сне, вытянув руку поперек широкой постели.

Рек посмотрел, как монахи внизу проверяют доспехи и затягивают подпруги. Как странно. Ни шуток, ни смеха — ничего такого, что слышишь обычно от солдат, выступающих на войну. Шутки разгоняют страх, проклятия снимают напряжение.

Появился Сербитар в белом плаще поверх серебряных лат, в серебряном шлеме на заплетенных в косы белых волосах.

Тридцать приветствовали его, и Рек потряс головой. Немыслимо: точно один человек, отраженный в тридцати зеркалах.

Вирэ открыла глаза, зевнула, повернулась на бок и улыбнулась, увидев силуэт Река на фоне утреннего солнца.

— Твое брюшко отходит в прошлое.

— Нечего насмехаться. Если не хочешь предстать нагишом перед тридцатью воинами, поторопись. Они уже собрались во дворе.

— Это единственный способ выяснить, люди они или нет. — Она села, и Рек с трудом оторвал от нее взгляд.

— Какое странное действие ты на меня оказываешь. Мне сразу приходит охота заняться любовью в самое неподходящее время. Ну-ка, одевайся живо.

Во дворе Сербитар пригласил всех соединить свои мысли в молчаливой молитве. Винтар любовно следил за молодым альбиносом, радуясь тому, как быстро тот сумел принять легшую на него ответственность.

Сербитар закончил молитву и направился в башню, Неловкость нарушала его гармонию с окружающим миром. Поднимаясь по винтовой каменной лестнице, он вспомнил обещание, которое дал высокому дренаю и его женщине, и улыбнулся. Было бы куда проще соединиться с ними мысленно, нежели взбираться в башню.

Он постучал в дверь с железными заклепками. Рек открыл и пригласил его войти.

— Я видел, вы уже собрались. Мы скоро.

Сербитар кивнул.

— Дренаи уже столкнулись с надирами, — сообщил он.

— Разве надиры уже подошли к Дельноху? — встревожился Рек.

— Нет-нет. Легионеры встретились с ними в поле и хорошо себя проявили. Ими командует Хогун. Хоть он-то не внушает сомнений.

— Когда это было?

— Вчера.

— Снова ваши способности?

— Да. Тебя это подавляет?

— Мне немного не по себе — но только потому, что я не разделяю вашего дара.

— Мудрое замечание, Рек. Со временем ты привыкнешь, поверь мне. — Сербитар поклонился Вирэ, вышедшей из смежной умывальни.

— Извините, что заставила вас ждать. — Кроме обычной серебристой кольчуги с бронзовыми накладками на плечах, Вирэ надела серебряный шлем с воронеными крыльями и белый плащ — подарки Винтара. Свои светлые волосы она заплела в две косы.

— Ты точно богиня, — улыбнулся Рек.

Они сошли во двор к Тридцати, сели на коней и двинулись в путь к устью Дринна. Сербитар и Менахем ехали рядом с ними.

— В устье мы сядем на лентрийский корабль, — сказал Менахем, — и доплывем до Дрос-Пурдола. Это сократит наше путешествие на две недели. Из Пурдола мы поедем сперва по реке, потом по суше и доберемся до Дельноха за месяц. Боюсь, как бы сражение не началось еще до нашего прибытия.

Они ехали долго. Постепенно скачка превратилась для Река в истинный кошмар. Спину ломило, ягодицы уже отнимались. Наконец Сербитар скомандовал полуденный привал. Привал был коротким, и к сумеркам страдания Река усугубились.

Они остановились на ночлег в рощице у ручья. Вирэ почти что свалилась с седла, полумертвая от усталости, но, как образцовая наездница, позаботилась о своем скакуне, прежде чем растянуться на земле, опершись спиной о дерево. Рек в это время еще обтирал своего Улана, не испытывая никакого желания сесть. Он покрыл коня попоной и повел к ручью, с гордостью подумав, что тот ни в чем не уступает скакунам монахов.

Тем не менее он по-прежнему относился к своему мерину с некоторой опаской — Улан нет-нет да норовил хватить хозяина зубами.

— Славный конь, — сказал поутру Сербитар, потрепав Улана по гриве. Мерин лязгнул зубами, и Сербитар отскочил, а после спросил:

— Можно я поговорю с ним?

— С конем-то?

— Не словами. Я просто передам, что не желаю ему вреда.

— Валяй говори.

Через некоторое время Сербитар улыбнулся:

— Он проявил дружелюбие, но чуть не цапнул меня опять.

У этого животного очень сварливый нрав.

В лагере уже весело пылали костры, и путники жевали овсяные лепешки. Вирэ спала под деревом, завернувшись в красное одеяло и положив под голову свой белый плащ. Рек подсел к Сербитару, Винтару и Менахему. Арбедарк сидел у соседнего костра.